2 апреля на камерной сцене Архангельского театра драмы им. М.В. Ломоносова показали спектакль «Метаморфозы» режиссера Андрея Воробьева по мифам Древней Греции: о похищении Персефоны Аидом и мифе об Орфее и Эвридике. Первую версию постановки архангельский зритель мог увидеть ещё на лаборатории молодых режиссеров «Рыбный обоз».
Древнегреческий комикс или спектакль-ощущение
Зрители только проходят в зал, а на сцене уже находятся артисты, хаотично передвигаясь по ней, каждый сам по себе, в своем потоке. Будто так и было всегда, на постоянном репите. Публика как бы невзначай, из любопытства вторгается в их мир и с предвкушением ждет начало действия.
Подходящий антураж создает минимум декораций — зерно, раскиданное по небрежно застеленной целлофаном сцене, маленький клочок земли возле таза с водой и деревянный столик с двумя стульями. На фоне — пронизывающая мелодия, задающая всему нужный ритм. Бесцельно бродящие фигуры вдруг поднимают с пола огромное полотнище ткани и начинают судорожно его встряхивать, а потом исчезают под ним, срастаясь в единый организм — и вот уже первая метаморфоза.
На сцену выходит режиссер и обращается к зрителям, считая нужным провести небольшой ликбез. «Это спектакль о любви и немножко о театре», — поясняет Андрей Воробьев. В его глазах заметен блеск, а в голосе ощущается нежность и теплота, которую он испытывает к своему детищу.
.jpg)
По задумке актеры играют не богов и людей, а труппу бродячих артистов времен античности, играющих героев древнегреческих мифов. Такая вот многоходовочка. Отсюда и маски на лицах героев: у мужчин — трагедии и комедии, у женщин — «чумные», с длинными носами. Режиссер обращает внимание и на жанровые особенности спектакля. Это скорее «спектакль-ощущение» или «спектакль-медитация», нежели «древнегреческий комикс» (в программке видим именно это название).
Сбрасывая с себя «кокон», четверо артистов начинают «петь» оды любви библейскими строками из соломоновской Песни песней. Их голоса то плавно перетекают от одного к другому, то звучат в унисон, создавая полифонию. Цитировать царя Соломона театралы будут на протяжении всего представления, как и сами «Метаморфозы» Овидия.
«Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами…
Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами».
Артисты находятся в постоянном движении, время от времени покачиваются, словно марионетки. Их тела приобретают зачастую странные и угловатые формы. Актеры не боятся быть некрасивыми, смешными, что подкупает и восхищает.
Так на Земле появилась зима
Маски оказываются сброшенными, а зритель погруженным в древнегреческую мифологию. Хитрый повелитель умерших Аид (Иван Братушев) похищает прекрасную и мудрую Персефону (Екатерина Зеленина), соблазнив её алой розой. Миф о похищении Персефоны символизирует смену времен года. Омраченная потерей дочери Деметра (Нина Няникова) покидает Олимп, перестает опекать все живое и дарить урожай — так на Земле появилась зима.
Когда же мать и дочь встречаются вновь, от зрителя не укрывают всей нежности и трогательности момента. Есть особенный трепет в том, как Деметра по-матерински так укладывает волосы Персефоны и произносит забавное «как у мамы».
Интересно, что боги здесь время от времени перестают быть могущественными созданиями, становясь обычными людьми, со своими слабостями и причудами. Величественный Аид со всей страстью, свойственной человеку, пытается растопить сердце холодной возлюбленной. Для этого он готов и спеть, и станцевать, и на голову встать. Властитель царства мертвых, говорите? Окаменевшая же, как статуя, Персефона в итоге поддается любви и всепоглощающей страсти. И вот они, вроде бы, счастливы.
Божества не прочь взять паузу и от пафосных речей. Бесстрастный и равнодушный Гермес (Михаил Кузьмин), рассказывая о многодневных скитаниях Деметры, в конце бросает небрежное и приземленное «Прикинь!». То, с какой непринужденностью герои меняют свою актерскую подачу, мгновенно находит отклик в виде искреннего смеха, доносящегося из зрительского зала.
Так на Земле появилась любовь
Во второй песне человеческого еще больше, ведь перед нами на первом плане уже не боги, а смертные. Гермес и Деметра перевоплощаются в Орфея и Эвридику. Влюбленные ведут себя как дети, дурачатся, играют в догонялки, плескаются в воде, нюхают друг друга и трутся носами, издавая гортанные звуки подобно воркованию голубков. Инфантильные, но зато счастливые и настоящие. Особенно это проявляется в диалогах, прописанных под современные реалии.
— Если любить перестанешь, скажи, Эвридика, — страстно просит Орфей.
— Дааа… — равнодушно отвечает его возлюбленная. Встретив обескураженный взгляд певца, говорит, что пошутила.
— Смешно, — с сарказмом отвечает Орфей.
Один из ярчайших моментов, когда лирист делает инстаграмные фото своей возлюбленной с воображаемого смарфтона. Юмора добавляет его фраза «А теперь давай нормально», мол, сделай лицо получше — все как в жизни.
Вскоре клоунада сменяется драмой. Зритель видит уже не беззаботных детей, а повзрослевших, колеблющихся, желающих друг друга мужчину и женщину. За ними со стороны наблюдают Аид и Персефона и будто ждут, когда же Орфей и Эвридика согрешат. Возлюбленных тянет друг к другу, но они чувствуют осуждение со стороны богов. Или людей?
«Счастливы те, кто запретов не знал! Дурные законы
Сам себе дал человек, и то, что природа прощает,
Зависть людская клеймит».
Когда Эвридику сковывают оковы загробного мира после змеиного укуса, Орфей преодолевает все преграды на своем пути, чтобы вызволить любимую. С отчаянием просит он богов вернуть супругу. «Если не лжива молва о былом похищенье, — вас тоже соединила любовь», — справедливо замечает музыкант. Аид отпускает Эвридику, казалось бы, с простым условием. И все же Орфей не сдерживается и оборачивает полный взор любви на идущую следом супругу, которая в миг возвращается в обитель умерших.
«Смерть вторично познав, не пеняла она на супруга,
Да и за что ей пенять, или разве за то, что любима».
Орфей же от горя обращается в камень. От взявшего на себя роль рассказчика Аида узнаем, что кровь певца растеклась по земле, из крови вырос цветок, который, увы, цветет недолго. Так на Земле появилась любовь. По канонам кольцевой композиции полотнище вновь накрывает артистов — так они и прощаются со зрителем.
